Проблема заключается в том, что выдвигаемые детьми обвинения, касающиеся сексуальных домогательств и жестокого обращения, должным образом не расследуются полицией. Блюстители порядка исходят из того, что ребенок, выдвинувший такие обвинения, не лжет, и поэтому вся ответственность за доказывание собственной невиновности возлагается на взрослого. В каждом отделении полиции есть специальный сотрудник, отвечающий за охрану прав детей, и, как мне кажется, все они изначально считают, что дети не лгут. Это ограниченность взглядов.
Айва ничуть не удивляют результаты психологических исследований, выявляющие умение детей лгать. Он говорит: «По моим наблюдениям, дети обладают фантастической способностью манипулировать взрослыми. Это невероятно. Они врут обо всем. Из-за этого мои клиенты оказываются в очень нелегком положении и вынуждены с трудом доказывать, что ребенок в действительности лжет».
Адвокат полагает, что особенно трудно подвергать сомнению показания ребенка непосредственно в зале судебного заседания. «В этом случае ты чувствуешь себя так, словно идешь по яичной скорлупе, стараясь не раздавить ее. Ведь если начнешь подвергать сомнению истинность слов ребенка, и он в ответ разрыдается, симпатии присяжных автоматически окажутся на стороне ребенка, что нанесет непоправимый ущерб интересам подзащитного».
Подход Айва к решению проблемы — доскональное изучение жалобы.
...В отличие от полицейских мы изучаем абсолютно все. Документы из школы, где учится ребенок, данные из архивов социальных служб, наличие аналогичных жалоб со стороны ребенка или предыдущих обращений о выплате компенсации вреда, причиненного ребенку в результате сексуальных домогательств. Мы стараемся установить наиболее вероятный мотив обвинения против взрослого.
А мотивом может быть, например, развод родителей и их раздельное проживание. Если, например, ребенок остается жить с отцом, который, в свою очередь, не желает, чтобы его отпрыск виделся с его бывшей супругой (имея на это порой весьма веские основания), ребенок, возможно, начнет искать способ встречаться с мамой и выдвигает против отца обвинение, что тот якобы пытался делать «нехорошие вещи». Мотивом может также служить финансовая заинтересованность: некоторые родители сами заставляют детей обращаться с заявлениями о сексуальных домогательствах в расчете на получение щедрой материальной компенсации.
Склонность лгать, не важно, о чем идет речь — об убийстве, сексуальных домогательствах или о съеденной тайком шоколадке, — весьма трудноизлечимая болезнь. Если мы становимся на этот путь в юном или зрелом возрасте, сойти с него бывает очень трудно. Со временем ложь не становится безобидней, напротив, она приобретает более изощренные формы и грозит все большей опасностью. А у правды вообще не остается шансов.
Человек, ожидающий услышать в зале суда «правду, всю правду и ничего, кроме правды», будет скорее всего сильно разочарован. Пусть главная функция суда — служить коллективному поиску истины, в действительности это своеобразный театр лжи. Судебная система Великобритании основывается на принципах состязательности обвинения и защиты, пытающейся опровергнуть обвинение. И даже если допустить, что некоторые из подзащитных в самом деле невиновны, а обвинители — искренне заблуждаются, приходится признать, что во всех остальных случаях стремление солгать — неотъемлемо для всех сторон процесса. Лжет либо обвинитель, либо обвиняемый.
В том, что обвиняемый может лгать, стараясь спасти свою шкуру, нет ничего удивительного. Но кто же еще занимается обманом в зале суда? Уж наверняка не адвокаты. Ведь они — солидные, честные граждане, столпы общества, борцы с несправедливостью и злом. Мы доверяем им. Да, мы знаем, что они могут сбить нас с толку мудреными юридическими словечками и оборотами типа «в дальнейшем» и «стороны первой стороны», однако они ведь не станут просто лгать, верно?
В «Утопии» Томаса Мора среди жителей острова «нет адвокатов, хитроумно ведущих дела и лукаво толкующих законы». Джонатан Свифт описывал адвокатов как «сословие людей, смолоду обученных искусству доказывать при помощи пространных речей, что белое — черное, а черное — белое, соответственно деньгам, которые им за это платят».
Современные наблюдатели более осторожны в своих оценках. Социолог Д. А. Барнс пишет: «Опрашивая свидетелей, адвокаты могут манипулировать грамматической формой вопросов в зависимости от того, какой именно ответ они желают получить». И добавляет: «Я полагаю, что нельзя считать хрестоматийный адвокатский вопрос: «Когда вы перестали бить свою жену?» — попыткой обмануть, однако можно сказать точно, что это попытка заманить в ловушку».
Профессиональные правила рекомендуют адвокатам отказываться от защиты клиента в том случае, если им точно известно, что он виновен в преступлении. Но если адвокат только лишь подозревает, что его клиент лжет, он должен использовать все доступные средства, чтобы добиться оправдания, в том числе за счет использования лазеек в законодательстве, а также ошибок и недочетов, допущенных в процессе следствия.
Адвокату Полу Дрю удавалось успешно защищать многих клиентов даже в тех случаях, когда у него имелись серьезные подозрения по поводу их виновности. Что бы он ответил клиенту, пришедшему к нему с совершенно абсурдной претензией на невиновность?
...Я бы сказал, что я верю ему, потому что он мой клиент, но вот присяжные ему не поверят. Если он будет и далее настаивать на своей невиновности, а вердикт присяжных окажется обвинительным, то смягчения приговора, которое полагалось бы за признание вины на раннем этапе судебного разбирательства, ему уже не добиться. Если же клиент и после этого продолжает настаивать на своей невиновности, возможно, это свидетельство, что он все-таки не врет.