Лживая обезьяна - Страница 8

Родители знают, как трудно заставить ребенка сознаться даже в самом незначительном прегрешении. Для того чтобы вынудить малыша признаться в нехорошем поступке, у нас припасена целая гамма методов — от обещания разлюбить его или отменить запланированный (и уже оплаченный) поход в Диснейленд до угрозы перестать разговаривать с ним, нажаловаться Санта-Клау-су и попросить его перестать приносить подарки такому плохому мальчику (или плохой девочке). С течением времени маленький озорник убеждается, что ни одна из этих угроз никогда не осуществляется, и получает совершенно недвусмысленный сигнал: мама и папа далеко не всегда делают то, что говорят. И коль скоро они могут врать, значит, могу и я.

Мы, взрослые, невольно побуждаем детей лгать, для того чтобы избежать наказания. Вот как объясняет это Олдерт Фрай:

Двухлетней девочке запрещают есть печенье. Затем ее мама спрашивает, съела ли она это лакомство. Девочка сознается, что действительно съела его, и тогда мама сердится и наказывает ребенка. После нескольких таких случаев девочка понимает, что признание проступка всегда ведет к наказанию. И тогда она начинает лгать, дабы избежать кары. Затем ребенок убеждается, что иногда обман всплывает на поверхность. Родители говорят, что лгать — плохо и что за вранье она будет наказана. Перед ребенком встает дилемма: рассказывать всю правду о своих проступках и неизбежно получать наказание либо обманывать в надежде на то, что не всякая ложь будет раскрыта, и наказания можно будет избежать. Поскольку ребенок быстро убеждается в том, что далеко не всякая ложь всплывает на поверхность, а некоторые виды обмана не раскрываются вовсе, он предпочитает лгать во всех случаях, когда рассчитывает, что не будет пойман, и признаёт свои проступки только тогда, когда ясно видит, что попытаться скрыть их или не признать невозможно.

Что-то в этом духе имел в виду Филип Ларкин, написавший:

...

Задалбливают мать с отцом:

тебе суют они, «любя»,

свои огрехи, все, гуртом,

плюс кучку сверх — лишь для тебя.

Мы забрасываем детей невероятным количеством лжи. Рассказываем им вымышленные истории про фей и Санта-Клауса, про чудовищ, которые прячутся в лесах. Затем мы учим их: если будешь сосать палец, на нем вскочат бородавки. А сыновей предупреждаем, мол, если они станут заниматься известными манипуляциями со своим телом, то непременно ослепнут. Стоит ли удивляться, что в результате дети сами учатся лгать и притворяться, а повзрослев, становятся агентами по недвижимости, продавцами подержанных автомобилей и политиками? Мы уподобляемся Франкенштейну, создавая маленьких монстров, которые без труда извращают правду.

Оттачиваем искусство обмана

Итак, с маленькими лжецами все ясно. К моменту достижения половой зрелости мы превращаемся в довольно умелых обманщиков. Когда мы достигаем переходного возраста, способность лгать становится для нас средством выжить. Мы перестаем воспринимать обращенные к нам призывы взрослых говорить правду и начинаем существовать по своим собственным правилам. Когда переходный возраст заканчивается, мы обычно превращаемся в исключительно умелых и поднаторевших в искусстве лжи обманщиков.

Решив посетить психолога Мартина Скиннера в Уорвикском университете, я невольно провел бóльшую часть нашей встречи, выслушивая объяснения его студентов, которые не смогли вовремя выполнить задания и выпрашивали у доктора Скиннера дополнительное время.

«Пытаясь объяснить, почему они не выполнили свои задания вовремя, студенты обрушивали на меня целый водопад причин — от кончины родственников до внезапной болезни и поломки компьютера, — прокомментировал ситуацию Скиннер. — Некоторые объяснения оказались весьма сложными и запутанными. По сути, это было не одно объяснение, а целый набор причин, настоящее портфолио мелких обстоятельств, призванных доказать, что студент не справился с заданием не просто так. Однако я скорее поверю тому, кто представит мне один-единственный яркий повод — например, что собака сожрала выполненную им работу, — нежели тому, кто попытается предоставить мне сложный и тщательно скомпонованный рассказ с объяснением, почему он не смог этого сделать вовремя».

Однако студенты доктора Скиннера обычно получают возможность отсрочки и в том, и в другом случае. «Не могу же я проводить расследование истинных обстоятельств задержки, вызывать свидетелей и проводить экспертизу, — поясняет доктор. — Мне приходится полагаться на честность студентов».

Мартин Скиннер осознает, почему обман так важен для людей. Ложь, говорит он, — своего рода смазка социальных и общественных взаимоотношений. Осваивая речь и обзаводясь «внутренней жизнью», мы учимся притворяться, льстить и втираться в доверие, а также начинаем разбираться в правилах лжи. Правда часто бывает слишком болезненна. Поэтому на вопросы типа: «Я выгляжу толстой в этой одежде?» или «Ты меня любишь?» — мы отвечаем спасительной ложью.

Ложь во спасение важна потому, что она позволяет нам поддерживать чувство собственного достоинства. «Это чувство служит своего рода буфером, позволяющим нам справляться с тревогами и страхами перед жизнью и смертью, — говорит ученый. — Позитивный настрой защищает нас от них. Не случайно в пору нашего раннего детства родители специально культивируют исключительно позитивное отношение к нам, своим детям, говоря, что мы красивы и умны, даже если это не так. В ответ на такое отношение человек приобретает чувство самоуважения. Остальную часть жизни мы стараемся поддерживать в себе это ощущение и, обмениваясь с другими людьми, поддерживать и свое, и чужое чувство собственного достоинства».